Автор: Владимир Стеценко, г.Москва

Самоучитель по попаданию в трещину без посторонней помощи или рассказ про то, как доблесть и отвага боролись с умом. И победили.

"…трещинки. Ого-ого…"
Земфира.

"Как ты думаешь, - шепотом, чтобы не разбудить спящую между нами девушку, спросил Вахтанг, - мы сейчас совершаем подвиг или, всего лишь, проявляем мужество и героизм?" "Не знаю, - ответил я, - подвиг - это когда быстро, а мы с ней уже почти сутки кувыркаемся…". Я покрутился, пытаясь найти позу поудобнее, но на голом полу палатки было одинаково холодно и неудобно в любом положении. "Пойду я, потороплю этих … спасателей, все равно спать невозможно". "Иди, иди, - сказал бывший танкист, а ныне будущий русский писатель Вахтанг, - и передай им, что…, а потом… и еще …". "В тебе говорит не писатель, а танкист, - прервал я его напутствие, - Как человек интеллигентный, я не смогу дословно передать твою речь". "Еще как сможешь, - злорадно сказал будущий писатель. - Других слов в русском языке еще не придумали".

За ночь погода испортилась, началась метель. Я брел один по свежему снегу, но был абсолютно спокоен, потому что я такой опытный и высококвалифицированный спасатель, а ледник Курмы такой маленький, можно сказать, камерный, и безобидный, что как-то неудобно ожидать от него подвоха, тем более, что накануне я хорошо рассмотрел его сверху и нашел всего две, максимум три трещины. Может быть, их было и больше, но я этого уже никогда не узнаю, потому что провалился в первую же. Я еще успел порадовался собственной наблюдательности - заметил краем глаза чуть другой оттенок снега, как раз там, куда ставил ногу, но уже через мгновение, проломив снежный мостик, полетел вниз, вместе со всем своим опытом и высокой квалификацией, и пролетев почти сто метров - первые десять в самой трещине и еще девяносто в перепуганном воображении, шумно и мокро приземлился.

***

Чуть менее суток назад, мы сидели на перевале имени некогда могущественной профсоюзной организации, от которой и остался-то только этот перевал - ВЦСПС, и вполне успешно имитировали восхождение на какую-то гору, хотя восходил только тот, кому это действительно было нужно для "галочки" - наш руководитель. Остальные члены группы валялись возле палатки и передавали в эфир о пройденных жандармах и стеночках. Сразу скажу: осуждаю и искренне раскаиваюсь. Сейчас бы я так не стал поступать, но тогда очень уж надоело ходить "двойки" и мы халтурили, совершая по два-три восхождения в день или "солируя". Интересно, много ли таких, или мы одни? Тема для опроса…

Восхождение наше проходило успешно - руководитель был здоровым малым и шел быстро. На очередной связи мы радостно сообщили, что до вершины осталось "две веревки", но эфир не разделил нашего восторга и вообще не обратил на нас никакого внимания, а затеял с кем-то третьим длинный диалог, из которого мы поняли, что на одной из близких вершин, носящих имя далекой Монгольской Республики, произошла авария - Таня Д., наша хорошая знакомая, упала и сломала руку. Вся ее компания, во главе с инструктором, сидит теперь на вершине и ждет спасателей. "Интересно, откуда это люди на вершину падают? - задумчиво спросил будущий русский писатель Вахтанг, - Может быть это вовсе не Таня Д., а Валентина Т.?"

Трезво оценив обстановку, мы поняли, что слинять не удастся - придется спасать. Вахтанг погремел "железом" и сообщил, что этого добра у нас полно, но зато всего одна веревка и мало обуви, потому что сюда он пришел в кроссовках, а свои ботинки забыл в лагере. Впрочем, бывший танкист с честью вышел из положения, отняв башмаки у нашего третьего товарища, строго-настрого приказав тому никуда не отлучаться от палатки до возвращения руководителя и придумать официальное объяснение тому, как это так получилось, что восходя на одну вершину, мы одновременно начали спасать кого-то на другой.

Я сказал, что мы готовы выйти на помощь пострадавшей. "Где руководитель группы?" - стальным голосом спросила рация. "Работает первым", - не соврал я. "Передайте, что я приказываю прекратить восхождение и выйти на помощь группе, терпящей бедствие!" "Передаю!" "Немедленно вниз". "Есть!" "И сразу наверх!" "Слушаюсь!" "Связь через каждый час!" "Будет сделано!" "Можете идти!" "Уже идем!" "Помощь уже на подходе!" "Ура!!!"

На монгольскую гору бежали по простейшему маршруту: то ли осыпь, то ли плиты - камень на камне и все "живое", одно слово - "единичка". Бежали быстро, преисполненные гуманизмом, подстегиваемые собственной значимостью и важностью выполняемой задачи. По дороге вспомнили, что забыли рацию, но возвращаться не стали - плохая примета, решили, что возьмем у пострадавшей группы.

"Танька! - заорал Вахтанг, - ща мы тебя как спасем!" Пострадавшая Таня Д. улыбалась разбитым лицом и была единственным человеком, реагирующим на ситуацию адекватно. Остальные участники находились в какой-то прострации и, похоже, нуждались в спасении больше нее. Но Боливар двоих-то не вынесет, а пятерых - тем более. Решили, что один из нас сажает пострадавшую на себя верхом и спускается "парашютиком", а верхний - лазанием с нижней страховкой. "Садись, - пригласил Вахтанг и подставил мою спину, - а я пока страховку организую".

Хорошо, что я взглянул на его страховку! "Что это?" - спросил я. "Это - закладка". "Тебя кто-то обманул - это не закладка! Закладка - это другое, а то, что ты пытаешься запихнуть в щель, мелковатую для таракана средних размеров - не закладка". "Закладка - это то, что закладывается куда-либо, - легко опроверг мои доводы будущий писатель. - Смотри: заложил - выложил, заложил - выложил… Ты в словари заглядывай. А о размерах там ничего не говорится". "Но ты же говорил, что "железа" полно, а их всего две!" "Но ведь не одна. Если ты так настаиваешь, можем взять что-нибудь у них, - Вахтанг кивнул на все еще находящуюся в трансе группу, - но тогда в придачу к пяти крючьям мы получим четыре тормоза. Тебе это надо?". "Не надо. Поехали", - согласился я, и мы втроем поехали вниз.

Все было чудесно. Пострадавшая вела себя идеально: по команде вскакивала в седло, по команде спешивалась, по команде затыкала уши (точнее, одно ухо - мы забыли о ее сломанной руке). Проблем не было вообще. Мы стали гордиться собой: первые спасательные работы и все так здорово получается! Вот это класс! Вспомнили, правда, что забыли рацию, но возвращаться не стали - плохая примета, решили, что обойдемся, тем более, что земля уже так близко, а там нас все равно будет встречать сотня людей с носилками, палатками, едой, питьем и почетными грамотами. Мы же не просто так - мы спасатели!

"Скажи, друг Вовка, - спрашивал Вахтанг, - я слышу, дробь барабанов или это стучат ледорубами о камни те отважные люди, что спешат нам на помощь?" "Нет, друг Вахтанг, - отвечал я, - это камни из-под твоих ног падают мне на каску. Зато я отчетливо слышу, как трубят командиры, созывая бойцов под свои знамена!" "Это не трубы, - смутился бывший танкист, - это мой желудок кушать хочет. Как же мы рацию-то забыли - надо бы сообщить, чтобы в кашу тушенку жирную не клали, а то у меня язва!"

Наконец мы увидели людей. Точнее человека. Он стоял возле одинокой палатки и было непохоже, что все те, на кого мы рассчитывали, скрываются в ней. "Ты кто?" - спросили мы, спустившись к нему. "Меня послали к вам на помощь, - сказал он. - Я принес палатку". "А спасатели, врачи, носилки, - с тайной надеждой спросили мы, - они сейчас подойдут? Ведь правда? Правда?" "Завтра. Все будет завтра, - сказал человек и добавил, - пойду я к своим, а то уже темнеет". Вахтанг заглянул в палатку и обнаружил, что там НИЧЕГО. То есть, совсем ничего. Палатка абсолютно пуста. "Эй, - заорал он вслед уходящему, - а что ж вы ни коврики, ни примус не принесли?!!!" "А у вас разве нету?" - удивился тот и пошел дальше. Я потерял дар речи, а Вахтанг, напротив, произнес монолог, во время которого пострадавшая Таня Д. закрыла-таки второе ухо сломанной рукой, а я убедился, что народ и армия едины. По крайней мере, и танкисты, и писатели говорят на одном языке.

Самым смешным в этой ситуации было то, что помощь была очень близко: в часе пути по несложному леднику - на перевале, там где мы были утром. Из лагеря туда прибежали люди, чтобы нам помочь, но какой-то начальник, руководящий всеми спасработами, решил, что делать нужно так, так и так. Завтра, все будет завтра. Мы ничего не понимали, но идти наверх не хотелось - все-таки мы немного устали, да и тащить туда Таню Д. не имело смысла - спускаться нужно было в нашу сторону.

Злые, как собаки стали устраиваться на ночлег. Постелили "змейкой" веревку, на нее бросили пуховки - одно лежачее место есть. Положили на него Таню Д., а сами легли по бокам на голый пол. Таня Д. уснула, а мы полежали, замерзли - сели. Посидели, устали - легли. Полежали…, ну и так далее. А потом рассвело и я решил все-таки пойти поторопить тех, кого мы так ждали весь вчерашний день и всю ночь.

***

Трещина оказалась наполненной снежно-водяной жижей, проще говоря, слякотью, в которую, сделав несколько кульбитов, я погрузился по пояс. Ничего не соображая от страха, светясь от адреналина, я тут же полез наверх, но снова рухнул вниз и снова оказался по пояс в воде. Второе падение немного отрезвило и я решил остыть и действовать более разумно. Трещина была шириной метра три и глубиной около десяти. Стены уходили почти вертикально вверх и ближе к поверхности образовывали свод, пропускающий с поверхности мягкий белый свет. На разных высотах ко льду лепились какие-то нашлепки, иногда они соединялись ажурными снежными мостиками, по которым можно было залезть повыше. Аккуратно, помня о своей первой неудачной попытке, я начал подниматься, перелезая с мостика на мостик, с нашлепки на нашлепку, и оказался довольно высоко - метрах в трех-четырех от поверхности. Здесь был относительно прочный мост, который и стал местом моего временного постоянного базирования. На этой высоте, или глубине - кто что предпочитает, трещина заметно сужалась и, теоретически, я мог встать в распор "руки-ноги", но на практике все это выглядело как-то скользковато …Первым делом я стал кричать: сначала "Помогите!", потом просто "А-А-А!!!", "У-У-У!!!", "Ы-Ы-Ы!!!". Быстро перебрав весь набор гласных звуков, и безуспешно поэкспериментировав с согласными, я понял, что нужно беречь горло: замолчал и выжал мокрые штаны и носки, стараясь не делать резких движений, чтобы ничего не уронить. Не хотелось веселить тех, кто меня найдет, голым задом. Странно, но было совсем не холодно, хотя, никогда не думал, что внутри куска льда может быть так тепло.

Я начал подсчитывать плюсы своего положения: во-первых, я видел (нет, пока еще в настоящем времени - вижу) трещину изнутри, а это очень красиво - она уходит вглубь ледника, извиваясь и отсвечивая потусторонним голубоватым светом, а если задрать голову вверх, видна тонкая белая полоска - там, где края трещины почти сходятся и соединяются тонким слоем снега, отделяющим меня от "большой земли"; внизу чернеет вода, но вниз смотреть почему-то хочется меньше. Это все было "во-первых". А во-вторых…, во-вторых… "Во-вторых" не было - плюсы кончились. Минусов побольше: сижу в закрытой трещине, один, без кошек, ледоруба и всего остального, мокрый по пояс, и никто об этом не знает.

В том, что я тут оказался, виноваты были все: пострадавшая - в том, что пострадала; ее группа - в том, что ничего не сделала; начальство - в том, что все сделало не так; друг и напарник Вахтанг - в том, что все сделал так, но не до конца, а вот я все сделал правильно от начала и до конца, но они все там, а я тут. Я тут, а они там. Им там хорошо, а мне тут плохо. У них там все, а у меня тут - ничего. Они там, а я тут, мы здесь, а ты туда...

Я встал, размял мышцы, поковырял ногтем лед и сел обратно. Я был обречен на физическое бездействие, поэтому активно начал работать мозгами, но все мои мысли двигались в каком-то странном направлении: я представлял себе, как мы спускаемся вниз и нас все благодарят и поздравляют со столь успешно проведенными спасательными работами. В мужских глазах читается откровенная зависть, в женских - восхищение. Хорошо, если бы приехало телевидение или, хотя бы, радио, - у меня бы взяли интервью, и вся страна узнала бы о том, какой я благородный человек и великолепный спортсмен. Может быть, мне дадут грамоту или даже медаль. А потом, спустя много месяцев или даже лет, я буду идти по городу и меня окликнет та самая Таня Д. и на глазах своих друзей, а главное, очень симпатичных подруг, начнет горячо благодарить за спасенную жизнь, а я скромно скажу: "Да будет тебе, пустяки", - и пойду себе по улице, слыша за спиной восхищенный шепот: "Это он, тот самый?". Моим сладостным грезам немного мешал Вахтанг, путавшийся где-то в подсознании, отнимая, как минимум, половину лавров, но я легко отодвинул его в сторону, отправив во время раздачи интервью в душ, а в городе, так вообще, на соседнюю улицу - пусть со своей славой разбирается сам. Да, чуть не забыл: на меня, конечно же, обратят внимание тренеры и старшие товарищи - я стану выезжать на все сборы, много и успешно восхождать, стану неоднократным чемпионом всего, чего только можно, и получу звание мастера спорта международного класса, нет, заслуженного мастера спорта международного класса, или даже, очень заслуженного мастера спорта международного класса, потому что, такие способные, можно сказать, талантливые альпинисты, как я, обязательно становятся самыми заслуженными мастерами, если, конечно, выбираются из трещин, в которые сдуру падают второразрядниками. И дернул же меня черт наступить на этот мостик! Действительно, от великого до смешного один шаг... Только что-то смеяться не хочется.

Где же, где вертолеты, спасатели-собаки и собаки-спасатели? Почему меня до сих пор не нашли? Допустим, в девять (почему в девять, если надо в семь!) народ вышел к нашей палатке, в половине десятого пришел, еще полчаса, ну, час, с учетом гипоксии и врожденного тугоумия собеседников, на выяснение того, почему я, выйдя отсюда, не дошел туда и почему меня не встретили по дороге, минут сорок - обратно вверх, по моим сле… Стоп. Там же снег валит, какие, к черту, следы! Я поднял голову, посмотрел на пробитую собой дыру и меня охватил не то, чтобы легкий страх - тяжелая паника: дыра явно стала меньше - метель делала свое черно-белое дело. Вай-вай-вай! Нужно было что-то предпринимать, и я еще раз осмотрелся в поисках подручных спасательных средств: кошек нет, ледоруба нет, крючьев нет. Ничего нет. Есть часы и застежка на "молнии", которые вряд ли можно считать спасательными средствами, даже учитывая их металлическое происхождение.

Я вспомнил рассказ об альпинисте, спасшемся в похожей ситуации тем, что бросал в дырку снежки в расчете на естественное человеческое любопытство, и сумевшем-таки заинтересовать этим необычным фейерверком проходящих мимо восходителей, которые его и вытащили. У меня снег почему-то не лепился, но зато были сосульки, которые я начал методично метать в дыру и добился в этом некоторого успеха - никто, правда, в нее не заглянул, но края немного расширились. Сложность была в том, что дырка была не прямо надо мной, а немного в стороне, и много сосулек улетали в "молоко". Запас снарядов был ограничен, поэтому я решил их экономить и бросать только в случае крайней необходимости, хотя и понимал, что она уже наступила. Я не знал, что спасение было близко, что люди уже пробежали в нескольких метрах от парадного входа в мою трещину, но я не слышал их, а они меня.

Прошло некоторое время и наступил "час Х" - пора последних, окончательных и самых решительных спасательных действий, но легко договорившись с самим собой, я отодвинул "час Х" еще немного, потом еще немного, и с нарастающей тоской двигал его до тех пор, пока не услышал над собой встревоженный голос Славы Одоховского, будущего Полковника Советской Армии, Победоходца и Конгуроведа: "Вова, ты жив?"

Как я им отомстил! Я не швырнул в них сосульку (еще разбегутся!), я просто ответил: "Нет". То-то они перепугались! Еще через минуту, радостно трясущимися руками, я вязал на себе узлы и думал, как же они будут меня доставать, ведь веревка прорежет край трещины и я упрусь головой в снежный потолок и застряну там на долгие часы, как это нарисовано во всех альпинистских учебниках, и буду там висеть и хрипеть, пока не задохнусь совсем. Но оказывается, когда за дело берутся десять здоровых мужиков - учебники отдыхают. По команде "Давай!" я вылетел из трещины, как морковка из грядки, ломая головой теорию вместе с потолком, и вот уже я благодарно ору на своих спасителей, обвиняя их в преступной неторопливости и недопустимо легкомысленном отношении к человеческой жизни, а они в оправдание кивают на мои едва заметные под свежевыпавшим снегом следы и валят все на начальство, назначившее столь поздний выход. В гневе я разжаловал будущего Полковника в будущие рядовые, а остальных мысленно расстрелял, но потом вернул им и звания, и жизнь.

А через час даже вспоминать об этом происшествии было странно - мы бежали по тропе, с трудом догоняя пострадавшую Таню Д., светило солнце, штаны сохли, страхи рассеивались. Как я мог сомневаться в Вахтанге, Полковнике и прочих? Во дурак… И все-таки: а ну как не нашли бы? Бр-р-р…

***

Конец этой истории нас не очень удивил: спустились до дороги, отправили Таню Д. в больницу славного города Тырныауза, сами на попутках и пешком вернулись в лагерь, где тут же оказались виноватыми во всех грехах. И ругали-то нас не за разгильдяйство, отсутствие снаряжения или падение в трещину без подручных средств - об этом, естественно, знали только те, кому положено, ругали за что-то непонятное и второстепенное, и когда отругали и отпустили, мы с Вахтангом вздохнули с облегчением - пронесло!

Источник: Авторская страница Владимира Стеценко на mountain.ru