Автор - Николай Криницын, Первоуральск

Приполярный Урал.

Кир, он же Кирилл – хороший мой приятель. Мы познакомился с ним в Саянских горах и сразу же стали друзьями. Общаться с ним было легко и просто. Он никогда не спорил, не навязывал никому своё мнение, ни на кого не обижался. Ни кому не давал советов, если его об этом не просили и был превосходным рассказчиком. Его рассказы скрашивались прибаутками, весёлыми случаями и историями.

Кир никак не походил на прожженного, видавшего виды бродягу, исходившего с рюкзаком всю страну. Если бы я встретился с ним в городе, то принял бы его за зависимого от средств цивилизации изнеженного интеллигентика – кабинетного работника, никогда не выезжавшего на дикую природу за пределы города. Глядя на него, никак не предполагалось в этом человеке какой либо мужественности. Простодушное лицо с розовыми щечками, на которых появлялись ямочки, когда он улыбался, казалось детским. Даже морщинки на лбу и около глаз не напоминали о возрасте и каких либо превратностях судьбы. Только в глазах его иногда вспыхивали озорные лукавые искорки. Руки у него были большие и сильные, но не жилистые, а лёгкие и послушные, с чувствительными пальцами с аккуратными розовыми ноготками. Рост его был средний, кость широкая, тело плотное. Видавшие виды туристские шаровары, анорак и даже увесистый рюкзак, не придавали его внешности походного антуража. Он никогда никуда не спешил, не суетился. Глядя на него никак не верилось, что этого человека можно брать в какой либо поход, что он обладает опытом, способен принимать серьёзные решения и даже быть весьма жёстким.

Однако, как оказалось, внешность его была обманчива. Не было такого дела, которое он не способен был выполнить в считанные минуты в любых условиях и любыми имеющимися средствами. Верилось в то, что он сварит кашу из топора, из дождевой воды сложит и разведёт костёр, проложит путь над бездной, из любых подручных средств соорудит страховку, отремонтирует, изготовит, организует. Во всём ощущался его жизненный опыт и всесторонние знания. Он был нашим непререкаемым авторитетом и лидером.

В долине реки Бал-Бань-Ю*.

* На языке коми приставка Ю – обозначает река.

Приставка ВОЖ – приток.

Приставка ШОР – Ручей.

Машина взревела всем своим железным нутром, колеса бешено крутнулись на обледеневшем склоне. Её чуть развернуло на дороге, она дернулась, остановилась и затихла. Дверь кабины отворилась.

- Всё! Приехали! Разгружайтесь.

Уговаривать водителя было бесполезно. Он и так совершил невозможное, с пяти часов утра борясь то с километрами, то со снежными заносами, то с гололёдом на серпантинах горных круч. День уже склонился к вечеру. Надвигались сумерки. Эх бедолага! (Это про шофёра.) Ему еще надо сегодня возвращаться домой. Туристам немного легче. Где остановились, там и упали.

А упали они тоже не в мёд. Это был всем ветрам открытый, лысый, каменистый обледеневший склон, без признаков какой либо растительности. Недалеко от дороги отыскали более-менее относительно ровную площадку, где и установили палатку. Хорошо что ещё в Сыктывкаре, до похода, потренировались её устанавливать. Здесь вся сложность была в том, что как только палатку развернули, порыв ветра чуть не вырвал её из рук. А там – беги, догоняй. Но, с божьей помощью, справились. Получилось даже неплохо. Все это происходило на берегу реки Бал-Бань-Ю, в трёх километрах от базы геологов Желанная. За отсутствием леса, насобирали сучков стланика, щепочек, веточек и т.п. Соорудили каминчик из камней. В общем, ужин приготовили. Да с тем и спать легли. Утро вечера мудренее.

Утром все действия, с точностью наоборот, повторились. Упаковав рюкзаки, тронулись в путь. Миновали базу Желанная. Люди с рюкзаками желанны были только для местных собак, которые всей сворой провожали их заливистым лаем ещё целый километр. А так на всё это никто не обратил внимания.

Февраль – месяц ветреный. Не успела группа отойти от посёлка, как почувствовала свежее дыхание севера, войдя в широкую долину реки за поворотом. Кому-то показалось, что ночью дул ветер. А вот и не угадал никто. Ветер только начинался. Полетели первые непритороченные варежки и прочие незакреплённые лёгкие предметы. Далеко улетели по безлесным заснеженным просторам лиШнИе (личные) вещи. Далее бездорожье пошло вверх по долине реки круто в гору. Появились первые фирновые поля. (Фирн, это плотно спрессованный снег, до плотности k=0.8 – 0.9; плотность снега k=0.5 ; а плотность льда k=0.9 – 1.0, относительно удельного веса воды.) Долго ли, коротко ли продолжался переход, но бездорожье привело туристов к озёрам речки Бал-Бань-Ю в верхнем течении. Вот тут-то им и не повезло. Едва они сняли лыжи и ступили на гладь озера, порыв ветра повалил шестерых мужиков с рюкзаками и в считанные минуты переправил их на другой берег. При этом, как они после делились впечатлениями, они успели сосчитать все впуклости и выпуклости ледяной и прибрежной «глади». Кирилл успел врубиться палками в лёд и удержался на ногах, зато его лыжи, притороченные репшнуром к поясу рюкзака, взвились в воздух, как воздушные шарики и хлопали скользящими поверхностями друг о друга, будто в восторге аплодируя увиденному явлению. Ветер, как он после узнал, в этом месте постоянно. Аномально, когда его нет. Вода на озере замерзала при очень большом волнении. Так что за халявную поездку пришлось расплачиваться синяками на хитрых местах. Идти дальше в безлесном каньоне, навстречу ураганному ветру с зарядами снега было равноценно суициду. На берегу озера стояли две летние избушки – сарайки оленеводов, сколоченные из досок. В них друзья и провели свой досуг, раскочегарив примус, прихлёбывая горячий чаёк с сахаром и сухариками и читая вслух роман Войновича про русского «идиота» Чонкина и про теорию круговорота дерьма в природе. Никого не трогали. Не хулиганили.

Медленно надвигались сумерки, Пришло время задуматься о ночлеге. Выходить на ветер никто не хотел. А надо. И не только по естественной надобности. Растормошив рюкзаки и вооружившись кто снеговой, кто лавинной лопаткой, а кто снеговым ножом ( для сооружения иглу), дружно вышли строить снежную защитную стенку. Выбрали хорошее фирновое поле и приступили к изготовлению снежных кирпичей. Нижние ряды давались легко. Верхние же кирпичи удавалось положить только с наветренной стороны. Если кто-то пытался укладывать кирпич с подветренной стороны, ветер незамедлительно возвращал кирпич обратно, осыпая при этом хитрюгу снежной пылью с головы до ног и за пазуху, и за шиворот. Приходилось выходить с кирпичом из сферы стенки по узкому лабиринту и обносить стенку вкруговую. Однако за час управились. В сфере стенки поставили палатку. Ещё раз разожгли примус, сварили ужин и, насытившись, отошли ко сну.

Ветер не стихал всю ночь. Утром неспешно позавтракали, изложили друг другу грёзы ночи, подождали, потужили, да и собрались в путь. Подгонять никого было не надо. Не шибко-то поразлагаешься, посидишь, или просто постоишь на ветру, плюющем в лицо колючим снегом. Так дёрнули, что даже не заметили, как перевалили через первый Кар… (Кар – обрыв.) И оказались на большом ровном снежном плато, где ветер внезапно стих, а в чистом небе заалел первый луч вечернего заката. Через час лагерь уже стоял, а в котелке булькал ужин. Памятуя и учитывая опыт походов «до ветра» прошлой ночью, здесь же, на плато, было возведено из снега место общественного пользования.

Гора Народная.

Побывать на Приполярном Урале и не посетить самую высокую вершину всего Урала, и не обозреть с её высоты окрестности? Нет уж! Дудки! Подъём оказался несложным. Не снимая лыж, плавно набирая высоту, группа подошла к взлёту самой вершины, а после по курумнику туристы забежали наверх. Вершина самой высокой горы Урала – достаточно плоская площадка. Правда с других трёх сторон гора обрывается вниз могучим обрывом – каром и где-то там, внизу, с ледника начинается река Народа. Чуть вдали, насколько хватает глаз, хаотично громоздятся вершины других гор и хребтов. И всё как будто под рукою. И всё как будто на века.

Безусловно, что 1894,6 метра над уровнем моря не такая уж безумная высота. Не стоит сравнивать Урал с горами Памира, но когда стоишь на вершине, невольно используешь сравнительные аллегории. Вспоминаются другие пейзажи, зафиксированные в памяти. В этот раз Кириллу почему-то вспомнились ощущения в цирке горы Чимтарга, что является высшей вершиной Фанских гор.

Он шёл на перевал Казнок по россыпи камней морены. Камни были точно такие же, как и здесь. Справа в цирк спускался мощный ледник, а внизу сверкало зеркало Мутного озера. Солнце уже взошло из-за хребтов. Загремели камнепады. Величие гор, покрытых снежными шапками, полное отсутствие какой-либо растительности в долине и её простор, грохот падающих камней и насыщенная синева высокогорного неба, создали в его воображении такую мощь, что он ощутил себя малюсенькой букашечкой, в этих необъятных просторах. Ему показалось, что он одинокая и беззащитная ничтожность, легко уязвимая любыми, даже самым незначительными проявлениями силы природы. Отчётливо представилось, что такое стихия. Что может человек в горах противопоставить природной силе? Издалека кажущийся небольшим камнепадик или лавинка, обрушивает в долину сотни тонн смертоносного груза, сметая всё, что встречается на пути.

Нет смысла сравнивать горы, высоки ли они, низки ли. Все горы высоки и непредсказуемы в своём величии. Горы – это природа, причина рода, а все мы – только её порождение. Горы, это не мёртвое нагромождение скал и камней. Горы живут своей жизнью. Они, так же как и мы – рождаются, растут, живут, старятся... Что первично – причина или следствие, природа или человек? Ни один человек в мире ни разу не покорил ни одной горы. Это гора покоряет человека, и он очарованный её величием вновь и вновь восходит на вершины, вновь и вновь узнаёт и открывает самого себя. Обучается жить, приобретая драгоценные крупицы жизненного опыта.

У Владимира Высоцкого есть такие слова: «Парня в горы тяни – рискни. Не бросай одного его. Пусть он в связке с тобой одной. Там поймёшь кто такой». В горах, как в микроскопе, чётко выступают все изъяны и трещины наших душ. Уже на четвёртый день здесь отчётливо видно кто есть кто. В этой среде невозможно ничего скрыть за пазухой, спрятать в голенище. Поэтому, наверное, плохие люди в горы ходят по ошибке всего один раз в жизни. Не более.

Во всяком случае я их не встречал.

После обеда погода стала портиться. Участники, встав на лыжи, спустились с вершины в лагерь, собрали манатки и покинули плато. Перевалили через второй кар и оказались в долине реки Манарага.

Манарага.

Манарага – это гора (Высота 1820 метров над уровнем моря.), одна из красивейших вершин Приполярного Урала. Они подошли к ней, спустившись с перевала Кар-Кар, по реке с названием Манарага. (Итого я насчитал две Манараги). Вечером в сумерках определились с местом ночёвки и стали на нём обживаться. Всегдашней проблемой насиженных мест в походах является отсутствие дров в радиусе от 1,5 до 3 километров. Пока шла заготовка дров, приготовление ужина, подготовка ко сну и т.п., уже совсем стемнело. Ночевали в брошенном балке. Его оставили, на берегу реки после себя, геологи. Дров было заготовлено мало, и печку после приготовления ужина не топили. Балок – не палатка. Под утро, вследствие высокой влажности, Кир продрог как на морском дне.

Утром, когда Кир вышел на свежий воздух, солнце поднялось уже достаточно высоко и, отражаясь от девственно-белого снега, слепило глаза. Привыкнув к столь непривычному для нас яркому свету, он с интересом стал рассматривать долину. Они стояли на просторной поляне, которая находилась в живописной излучине реки. Манарага – горная речка и даже зимой не замерзает. К исходу февраля по берегам, прямо над водой, свешивались огромные завитки сугробов над чернеющей глубиной воды. Редкая поросль ивняка местами приближалась к руслу, а чуть поодаль, на фоне ослепительного до голубизны белого снега, яркой сочной зеленью застыли стройные пихты. Их вчерашняя лыжня, повторяя изгиб реки, плавно поднималась вверх к далёкому перевалу, затерявшемуся в синеве леса. А над лесом возвышались белые вершины гор в лазурной синеве глубокого неба. На северо-западе, километрах в десяти от места стоянки, возвышалась гора Манарага. За поляной, на которой они стояли, зеленел пихтовый лес. Лесной массив уходил вверх по склону, где пихта постепенно сменялась лиственницей. От границы леса подъём в гору начинал увеличиваться, и перед взором предстала огромная белоснежная трапеция горы, заканчивающаяся наверху сорокаметровыми чёрными скальными зубцами. Глубокие тени кулуаров ещё чётче выделяли ригеля рёбер. «Манарага» в переводе с языка коми – медвежья лапа. Гора и впрямь напоминает поднятую вверх широкую переднюю лапу медведя с выпущенными когтями.

Группа собиралась на восхождение на вершину.

На самой вершине зуба Приполярный Урал предстал пред взором, как на ладони. На востоке возвышалась вершина горы Народной, пик Карпинского, разносторонний треугольник горы Защита и другие. Выразительно выглядели пики Колоколен. Суровая панорама открывалась на Хребет Исследовательский. Четко просматривались долина реки Манарага, и долина реки Кось-Ю, в которую впадает Манарага. В горах, за счёт чистого и прозрачного воздуха, всегда присутствует оптический обман. Иногда кажется, что вершина, находящаяся в пол сотне километров, не далее, чем в пяти километрах от тебя. Видимость в этот день была отменная. Даль просматривалась до куда хватало глаза. (Приблизительно километров 150.) Налюбовавшись открывшимися просторами, сделав фотосъемку панорамы, они неспешно спустились вниз, до того места, где оставили лыжи. Кажется, высоковато забрались. Это Кир почувствовал, встав на лыжи, которые с грохотом понесли его вниз по снежным застругам. К ногам как будто кто-то прицепил по вибратору. В ушах засвистел ветер, на глаза навернулись слёзы. Закладывая галсы, глиссируя по склону, группа со свистом неслась вниз навстречу своему «счастью». Впереди их ожидали снежные надувы… В надувах снег мелкий и колючий, как песок. И скольжение такое же, как по песку. Сами надувы шириной от пятнадцати до пятидесяти метров. Но когда влетаешь в надув с разгона… А за надувом снова стиральная доска фирновых застругов.

На все похождения им потребовалось около шести часов. Закат медленно догорал, и неторопливо допивая крепкий душистый, припахивающий дымком костра чай, участники наблюдали, как последний солнечный луч сгорает в пожаре заката.

Плато в истоке Пывсянь-Шор.

Назовём эту прогулку радиальным выходом. Пывсянь-Шор в верховьях сливается из двух ручьёв и впадает в реку Кось-Ю. На плато они забрели случайно. По ошибке в ориентировании. Направлялись поначалу в другое место, но, не заметив и проскочив левый (географический) приток, поднялись вверх по правому. О чём, впрочем, ничуть не пожалели.

Вначале они шли по руслу ручья в узкой U-образной долине, поросшей густым пихтовым лесом. Лес плавно перешёл в тундровую растительность. Долина расширилась, а затем растительность и вовсе исчезла, если не считать стелющихся карликовых берёзок, выглядывающих из-под снега на выдуваемых ветром лобных участках. Они немного поднялись вверх по пологому склону, и перед их взором открылось огромное, уходящее вдаль на восток, плато. Пройдя еще метров пятьсот, остановились. Здесь и поставили палатку. Солнце было достаточно высоко, а стрелки часов указывали на четыре часа дня. Идея! Идея. И-де-я нахожусь?

От нечего делать Кирилл и Сергей пошли исследовать местность. На юге и востоке плато круто обрывалось в глубокую долину, а далее открывалась панорама всего Приполярного Урала. Снег на плато был так утрамбован ветрами, что даже на гребнях застругов не оставалось следов, хоть гуляли они пешком без лыж. На сей раз им, наверное, повезло. Движения воздуха почти не ощущалось, и солнце приятно припекало. Гуляли они до заката. Изучали, рассматривали, наблюдали, любовались. Когда солнце опустилось ниже, то в контровом свете снежные заструги, наполнясь глубокими тенями, напоминали застывшее взволнованное море. Море снега. Закат был чудесен. Небо на западе зловеще окрасились в густые багровые тона на бархате тёмно-синего неба. К непогоде.

Утром пошёл снег. Большие снежинки кружились в недвижимом воздухе медленно и печально. Собравшись, они спустились обратно в долину Кось-Ю. Мокрый снег шёл весь день, и они шли тоже весь день и изрядно промокли.

Белая мгла.

Группа ночевала на границе леса. Это была первая тёплая ночёвка. До этой ночи печка грела только того, кто её нёс и только днём, но особенно интенсивно при подъёме в гору. К утру промокшая от прелести снегопада одежда и успевшие за период холодных ночёвок обледенеть спальники, наконец-то просохли.

Дальше их путь лежал через перевал в долину реки Хорота. Ветра почти не было, а снег продолжал падать с низкого свинцово-серого неба. Перевал так себе. Не перевал, а скорее всего перелаз через водораздел. Пока они уходили с границы леса, пока проходили полосу тундровой растительности – все было ничего. Но когда закончились даже мелкие кустики, вот тогда и пропало ощущение всякой реальности. Представьте себе необъятные просторы, покрытые снегом, без единого черного камушка. Серое небо, без проблеска солнца, одинакового цвета на западе, юге, севере и востоке. Ни единой тени на сером, отражающем цвет неба, снегу. Нет линии горизонта. Нет пространства. Нет ветра, по которому можно определить направление. И даже время как бы остановилось. Туман в белом безмолвии. Куда идёшь? Вверх? Вниз? Катишься с горы? Падаешь с обрыва? Всё-всё потерялось. Исчезло. Кир внимательно, до боли в глазах всматривался в серую даль, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Не удалось. Не получилось. А так хотелось! Так хотелось.

Чуть позднее он стал привыкать и даже ориентироваться по косвенным признакам. Если дыхание учащается и становится тепло, значит идём вверх. Если ноги опираются на что-то твёрдое, значит не падаю, а стою на ногах, если ветер подул в лицо, то стало быть съезжаю с горы. Если в ушах засвистело, то пора тормозить. Если зрение беспомощно, то другие чувственные органы берут на себя его функции. Осязание, обоняние и слух в этом случае первостепенны.

К счастью, перелаз был технически простой и без каких либо осложнениё для своего здоровья, туристы миновали его. К вечеру вдали зачернела кромка далёкого леса, и по мере приближения к нему, видимость и уверенность постепенно возвращались.

Гора Сабля (1425м.).

Восточный склон.

Маршрут был на исходе. Только в памяти остались долина реки Бал-Бань-Ю, гора Народная, две Манараги, плато на Пывсянь-Шор и прочие приполярные достопримечательности уральской гряды. К вечеру погода стала портиться. Пошел крупный снег. Видимость исчезла. Вечерело. В долине реки Седь-Ю, перед восточным склоном Саблинского хребта, группа остановилась на ночёвку. Пока оборудовали лагерь, совсем стемнело.

Хорошо сидеть в сухой палатке после дневного перехода. В печке гулко трещат сухие дрова. В полумраке мерцает свеча. Течёт неторопливая беседа. Усталость наваливается медленно… глаза смыкаются… Кир поглубже забрался в спальник, и сам того не заметил, как оказался в объятиях сна. Всё. День прошёл.

(«Нас утро встречает прохладой» - есть такая песня). Он вырвался из сна также внезапно, как и провалился в его глубокий омут. Ветер раскачивал палатку, стуча кулачищами снежной пурги по конусу крыши. Оттяжки звенели, как струны, откликаясь на каждый порыв ветра. Печка жарко топилась. Дежурный, разморенный теплом, исходящим от багровых стенок раскалённой печки, сидел перед ней, опустив голову на руки, лежащие на согнутых коленях, и додрёмывал свой прерванный сон. Краток остановленный миг. Именно такую картину увидел Кир, открыв глаза.

Всё происходило значительно быстрее, чем это описывается. Ветер сделал своё «чёрное» дело. («Ветер! Ветер! Ты могуч!» - Как всегда прав Александр Сергеевич). Очередной порыв вырвал трубу из соединения с печкой, и докрасна раскалённый цилиндр упал на капроновый конус палатки… Остатки сна мигом вылетели в образовавшуюся прореху, а уже остывшая труба, подобно кулисе, раскачивалась в потолке палатки. Вскочивший дежурный за две секунды восстановил трубу в необходимое положение, но действие было уже совершено. В палатке всё пришло в движение. Кир оделся и выполз наружу.

В затишье, укрывшись от ветра за снежную стенку, предусмотрительно сооружённую накануне, закурил. Ах! Что за чудо эта первая утренняя сигарета! Ночь таяла. Сизая синева неба медленно светлела, но метель скрывала из видимости противостоящий склон. В небе, словно табун испуганных лошадей, неслись низкие тёмные тучи. Так он сидел, курил и смотрел в светлеющее утреннее грозное небо, забыв о пространстве и времени. Вместе с небом светлели и чувства. Внезапно на востоке в разрыве туч появился клочок голубизны, и в этом разрыве перед его взором предстала главная вершина хребта – гора Сабля.

Сабля была прекрасна! Чёрная, отвесная, более чем полукилометровая величественная стена восточного склона, в кулуарах была забита снегом на фоне ультрамаринового неба. Над вершиной висел снежный флаг. Гору обрамляли белоснежные перистые облака, подкрашенные по краям багрянцем восхода, и вся эта первозданная прелесть раскрывалась в разрыве суровых свинцовых туч. А он нажимал и нажимал затвор «Зенита» до тех пор, пока не закончилась плёнка.

Палатку они, конечно, починили. Ветер разогнал тучи. И группа вновь брела, прокладывая лыжню, вдоль восточного склона хребта – на Аранецкий перевал, для того, чтобы подойти к Сабле с запада.

Западный склон.

К западному склону Саблинского хребта они подошли во второй половине дня и остановились в роще лиственниц, на границе леса. С запада хребет не казался таким суровым, но выглядел всё равно солидно. Склоны, покрытые снегом, сияли в солнечных лучах, как сахарные головы. Ветер стих, и в широкой бескрайней долине веяло широтой и покоем. Снег искрился на солнце, будто под ногами были рассыпаны миллиарды самоцветов. И так во всю ширь и даль. Лиственницы застыли у подошвы хребта, как солдаты в строю. А белоснежный профиль хребта отчётливо вырисовывался на полотне синего безоблачного неба.

Солнце медленно скатывалось за хребет. Тени удлинялись. Повеяло морозцем. Вот, наконец, и последний солнечный лучик, скользнув по вершине горы, ярко блеснув на прощание, исчез за хребтом. Ночь медленно опускалась в уснувшую долину. На востоке всплывала из-за леса огромная медная луна. Зажглись первые вечерние звёзды.

Завтра восхождение. Обсуждая маршрут и план восхождения, участники подготавливали снаряжение: ледорубы, кошки, подгоняли подвесные системы. Перед сном Кир выполз на улицу. Луна уже поднялась высоко, и в ночном небе как бы зажёгся люминесцентный фонарь, освещая долину мраморным светом. Всё стало загадочно-сказочным. Красота неописуемая… В мраморной долине оранжевым светом полыхал купол палатки, да рыжий хвост огня вырывался из трубы. Можно долго стоять и любоваться, да мороз тихонько подбирается, залазит за пазуху. (Язык уже не выговаривал букву «р»). То-то утЛом будет. ЗамоЛаживает.

Утром встали ещё в темноте. До подножья горы примерно десять километров. Пока идем, рассветает.

Светает, но небо хмурое. Поднялись на предгорный склон и спустились в цирк горы. Прошли замёрзшее озеро и остановились. С этого места начинается восхождение. Сняли лыжи. Достали ледорубы, надели кошки. Сквозь туманную хмарь склон освещал слабый солнечный свет.

С озера западный склон выглядит сурово. Это пятидесятиградусная полукилометровая ледяная стенка. Да ближе к вершине «жандармы» ощетинили свои черные зловещие скалы. В голове зашевелился червь сомнения – а туда ли мы пошли. Верёвку на таком склоне применять бесполезно. Даже в связке идти нет смысла, а кажется крутовато. Пришли на ум строки туристкой песни. Жаль, автора не помню.

«Вперёд, мой друг! Вперёд! Достаточно эмоций!

Наш звездолёт мечты способен на полёт!

Посмотрим с высоты, чем это обернётся…

А что нам остаётся? Вперёд мой друг! Вперёд!»

Действительно, а что ещё остаётся? Кир шагнул вперёд. Следом за ним запыхтели на склоне, как паровозики, ещё четверо бедолаг. Половина склона уже пройдена. Остановились передохнуть. Посмотрели вниз. Смекнули, что если отсюда звезданёшься, то полёт будет, и до озера доедут только уши. После отдыха вперёд выходит Толя. Так и дошли до «жандармов». Жандармы – это отвесные скальные столбы, пирамиды – останки не выветренных твёрдых скальных пород, сгрудившиеся на склоне. Их обогнал Серёга, руководитель похода.

Серёга – мастер спорта по альпинизму, начальник Сыктывкарского контрольно-спасательного отряда. Серёга такой. Он всегда плетётся где-то сзади, пока не возникает необходимость либо ломануться вперёд, либо какое-нибудь другое серьёзное дело. Кир и сам не хилый, но по сравнению с ним чувствовал себя пацаном.

Здесь на Приполярном Урале Кирилл услышал рассказ о том, как Серёга ходит на лыжах по пересечённой местности. Это – я вам доложу – не лыжный марафон по подготовленной трассе, где тренеры с витаминизированными кислородными коктейлями и глюкозами на каждом кругу торчат. Если лыжу, или палочку сломаешь – есть возможность заменить. А после – релаксации, сауны, врачи, массажисты и т.д. и т.п. А здесь в горах – Фиг-вам! Да и лыжи не пластики беговые, а «БЕСКИД», окантованные железом, которые ломаются вместе с ногами. А сломать то и другое – превеликое множество вероятностей и комбинаций.

Так вот, на прошлом семинаре в одной из групп, спускаясь поздно вечером с перевала Кар-Кар, один участник сломал ногу в голеностопе. До лагеря его, конечно, дотащили. А что дальше? Тут, куда не кинь, 60 – 70 километров бездорожья и ночного ориентирования через перевал до ближайшей радиостанции. А какие в походе анестезирующие средства – только анальгин, спирт и топор. В общем, осталось только два варианта: либо добить, чтоб не мучился, либо вызвать вертолёт. Мастеров спорта по лыжам был не один, да вот только бегать в горах ночью, это совсем не днём на стадионе. Был выбран второй вариант. Серёга, вернувшись к вечеру с восхождения, узнав о происшедшем, побежал. Вертолёт прилетел утром позднее, чем Серёга вернулся обратно. Бани и массажистов не было. Был спирт, короткий отдых и продолжение тропления лыжни.

Это так. К слову. Что только в башку не лезет, когда идёшь вверх по склону.

Серёга показывает проходы между жандармами, а чтобы далеко не убежать от группы, выполняет акробатические этюды с элементами скалолазанья на стенке жандармов. Между тем, видимость совсем пропала. Хребет закрыло облако, и они уже шли в молоке тумана. Соскользнула по натечному льду кошка у Эдика. Эдик заскользил вниз. Но видать – не судьба. Клюв ледоруба вонзился в лёд и остановил падение за два метра до обрыва. Группа остановилась. Переварила увиденное. Уже и не определить визуально, как высоко забрались восходители. На вершину Сабли они поднялись в густом тумане. Сама вершина – небольшая площадка. Хорошо что ничего не видно, ведь от напряжения или от страха итак дрожат коленки.

Вверх лезть всегда проще, чем спускаться обратно. При спуске использовали подстраховку двойной связки. Кир в связке страховал Наталью через ледоруб, а остальные, иногда придерживаясь за образованные перила, дошли до фирнового склона. А уж там, как лошаки, вприпрыжку ломанулись вниз развёрнутой цепью. Всё равно ничего не видно – туман называется. Скатились к лагерю. Внизу моросил мокрый снег. Попили чай. Собрались. Взяли азимут 135 градусов и через Аранецкие болота направились в цивилизацию, ближайшие признаки которой появились через семьдесят километров.

1991 г.