Полярный Урал. К ПАЙ-ЁРУ.
Тундра – белая пустыня. Метёт позёмка. Ветер гудит в горах, свистит
в ушах, продувает штормовки, забирается за пазуху, достаёт до самых костей,
хлещет ледяным крошевом снега в лицо. Хребтов не видно. Всё в белом тумане.
Юрка, взяв азимут, идёт впереди. Преодолевая снежные заструги, мы продвигаемся
в направлении на юг от станции Елецкая, к высшей вершине Полярного Урала
– горе Пай-Ёр. Мы идём уже третий день, а плоская белая пустыня тундры
всё не кончается. Не за что зацепиться глазом. Вокруг только холмистое
белое безмолвие и бесцветное небо, с которого проливает на снег ровный
рассеянный свет, исчезающее в белёсом мареве метели, холодное солнце.
Люди притомились. Чувствуется усталость. Приходится тащить за собой
волокуши-саночки, которые постоянно зацепляются за гребни застругов и
не желают скользить вслед за лыжником, кувыркаются на крутых склонах,
оттягивают вниз на подъёмах, догоняют и мешаются под ногами на стремительных
спусках. Но останавливаться, без веской на то причины, никто не желает.
Причиной является развязавшаяся лямка снаряжения, лопнувший ремешок лыжного
крепления, либо любая другая неприятность, вследствие которой дальше идти
невозможно. В этом случае все останавливаются, чтоб не потерять в белом
мраке пустыни товарища, и ждут, не снимая рюкзаков, повернувшись спиной
к ветру.
Бедолаге-незадачнику приходится снимать рюкзак и варежки. (Это очень
неприятная процедура.) Оголённыё участки тела покрываются толстым-толстым
слоем снега, который превращается на тёплой коже в воду, а ветер обращает
её в лёд. Холодный ветер задувает в рукава до самой спины. Вот этими обледеневшими
в буквальном смысле руками, приходится производить мелкий ремонт снаряжения,
вспоминая при этом всю ненормативную лексику. После того, как неприятность,
мешающая движению, устранена, приходится извлекать из надува-сугроба рюкзак,
отряхивать его от снега, и надевать ЭТО НЕЧТО, снежное и холодное, на
обледеневшую в области спины ткань штормовки.
Часовая стрелка перешла уже в сектор четырёх часов дня, а мы всё идём.
Впереди показалось слабо выраженное русло ручья. Нам надо прийти сегодня
к его истоку, в цирк горы. Может быть повыше долина обретёт более рельефные
очертания. Если так, то за склоном крутого берега можно будет укрыться
от надоевшего уже за двое суток ветра.
Ура! Нам повезло! Долина ручья стала сужаться! За поворотом ветер стих.
Оглушила тишина. Белая мгла расступилась. Ярко засияло солнце. Обогрело.
Ребята уже стали устанавливать палатку для обеда, а я всё ещё тащусь вверх
по склону. Сейчас отдохну… ещё несколько десятков шагов… Снимаю рюкзак
и… даже не сажусь, а бухаюсь на него. Вот, сейчас… отдышусь… Снимаю лыжи…
связываю их, устраивая центральную опору для палатки.
В палатке тепло. Пыхтят примусы. В автоклаве, укрытом спальником, настаивается
суп, а на таганке уже закипает вода для чая. Тундра – снежная пустыня.
Под ногами, куда ни глянешь – снег (вода), а напиться негде. Вода – это
бензин, а бензин ограничен. Второй день мучаюсь от жажды. Хочется пить,
пить, пить.
Рюкзаки снова оказываются на наших плечах. Склон становиться всё круче.
Солнышко припекает. Пот течёт по телу, щиплет глаза. Дышу как загнанный
паровозик. Волокуши кувыркаются по склону, дёргая меня за рюкзак, норовя
увлечь за собою вниз. Упираюсь и выхожу на гребень склона. Очарованный
останавливаюсь. Перед взором открылась чудесная панорама цирка горы Пай-Ёр!
Русло ручья расширяется, образуя большую площадку, заметённую снегом.
Это горное озеро. Слева и справа меня на фоне насыщенной голубизны неба
возвышаются, блистающие в лучах вечернего заката, заснеженные отроги хребта.
Впереди, чуть слева, отвесная каменно-снежная стена Пай-Ёра. Правое плечо
горы, круто обрываясь вниз, образует дырку перевала, и снова круто поднимаясь
вверх, восстает пикообразной вершиной, соединяясь с хребтом.
Солнце уже скрылось за горами. Находим место и начинаем оборудовать
стоянку для ночёвки. Николаич отчаянно вгрызается лопаткой в фирн, изготавливая
снежные кирпичи. Из подручного материала мы строим ветрозащитную стенку.
Лопата мелькает в сильных умелых руках.
«Лопата – ручной инструмент от фирмы BOSH» - гогочут ребята. «Бери BOSH
и е$ошь!» - острит Лёха. Слышится взрыв одобрительного смеха.
Привычно быстро и надёжно сооружаются удобные апартаменты. Вот уже и
стенка готова, и палатка установлена. Фыркают примусы. В котелке плавится
снег.
А что было вчера? Вчера мы ночевали в продуваемой всеми ветрами ложбинке,
среди бескрайних просторов предгорной тундры. Пока мы в палатке предавались
чревоугодию, закат незаметно сгорел, и на тундру опустилась ночная тьма.
Ветер ненадолго стих. Небо прояснилось. Морозец крепчал.
Согревшись в палатке, подышать свежим воздухом захотелось всем и сразу.
Захотелось выйти в ночную тишину и любоваться яркими звёздами, рассыпанными
в тёмном высоком небе. Вот потому мы и оказались снаружи палатки и, взглянув
на небо, замерли в восторге. Север небосвода с запада до востока сиял
и переливался в свете северного сияния! Как будто огромная чаша оптоволокнового
светильника опрокинулась над землёй. Холодный блеск сияния менял формы,
очаровывал, завораживал. Лишь крепчавший морозец заставил нас прервать
созерцание и вернуться обратно в палатку.
Утром я вылез из спальника раньше дежурного, раньше всех. Холодно. Да
кто знает какая сегодня температура. Вчера вечером Юрыч говорил, что ткань
его куртки после -25 градусов начинает шуршать. Вчера куртка его шуршала.
Сегодня, однозначно, не теплее. На полотне палатки куржак. В инее всё,
что находится над «полом», даже спальники. Снизу и внутри спальники мокрые,
а снаружи покрыты инеем. Спим мы так: В одном групповом спальнике три
человека, в другом два, а я посредине в одиночном спальнике. Укладываясь
вечером спать, в средину сложно втиснуться. Но, вероятно, от холода тела
сужаются, съёживаются, скукоживаются, и я остаюсь один посреди чистого
поля, а во сне не могу сориентироваться, к какому и чьему тёплому боку
лучше прижаться. Даже в спальнике у меня сегодня замёрзли руки. Холодно,
холодно, холодно. Одеть бы на себя что-нибудь тёплое, да больше уже нечего.
Надо пошевелиться, а то ведь и околеть можно. Начинаю обуваться и продвигаться
к выходу на улицу. Услышав мою возню, Николаич тоже встал и занялся примусами.
«Должно быть тоже врезал дуба» - подумал я. Нам в старину, бывало, говорили:
«запаренных ещё не находили». Ребята тоже зашевелились. Среди нас запаренных,
в самом деле, сегодня нет.
Покидаю палатку. Солнце уже поднялось из-за холма. В утреннем морозе
вокруг солнца светится всеми цветами ореол радуги. Значит будет буран.
Тундра – белая пустыня. Метёт позёмка. Ветер гудит в горах, свистит
в ушах, продувает штормовки, забирается за пазуху, достаёт до самых костей,
хлещет ледяным крошевом снега в лицо. Хребтов не видно. Всё в белом тумане.
Юрка, взяв азимут, идёт впереди. Мы идём уже третий день, а плоская белая
пустыня тундры всё не кончается. Не за что зацепиться глазом. Вокруг только
холмистое белое безмолвие и бесцветное небо, с которого проливает на снег
ровный рассеянный свет, исчезающее в белёсом мареве метели, холодное солнце.
Песенка весёлых туристов.
«Приходи ко мне Глафира! Я соскучился один!
Приноси кусочек сыра, мы вдвоём его съедим».
Г.Васильев, А.Иващенко.
Нет банановых деревьев, пальм кокосовых вокруг.
Это братцы не экватор, позади полярный круг.
Мы гуляем по Уралу, утрамбовывая снег…
Ходят слухи: «по Пай-Ёру бродит Снежный человек».
Homo Snegus не скучай! В гости мы к тебе идём.
Накормить не обещаем. Только спиртика нальем.
Ты уж, право, не серчай, мы не злыё забулдыги.
Посидим, поговорим, да послушаем друг друга.
Тридцать градусов с утра в синем месяце апреле.
Мы не прячемся в тени, но пока что не вспотели.
Здесь вам братцы не экватор, здесь в июне даже снег…
В джунглях бродят обезьяны, здесь же - Снежный человек.
Снег да горы. Не души. Homo Snegus, где ты ходишь?
На исходе сухари, лишь буран ночами воет.
Мы ж весёлые туристы, мы не злые алкаши!
Заходи к нам Homo Snegus и закуску приноси!
Обезьяна ест бананы. Папуас жуёт кокос.
Янки виски и хот-доги втихаря на ранчо жрёт.
Мы ж, голодные в палатке промороженной сидим…
Заходи к нам Homo Snegus, да закуску приноси!
Обезьяны здесь не ходят, не зимою и не летом.
Сюда спиртом не заманишь иноземного коллегу.
Ты, один здесь, брат разумный! Появись, поговорим…
Приходи к нам, Homo Snegus, мы закусочку съедим!
НА РАЙ-ИЗ.
Утро. Солнце медленно выплывает из-за хребта, наполняя долину ярким
светом. Мы поднимаемся на отрог, минуем обширное плато и, переваливая
через возвышенность, оказываемся с другой стороны Пай-Ёра. Спуск достаточно
крутой и продолжительный. Приходится надевать кошки. Обходим козырёк надува
и «падаем» в долину. Пред нами предстаёт пейзаж: та же гора, тот же перевал,
только вид сзади. Мы обошли Пай-Ёр, сделав дугу 180 градусов. Ветер. Тёмно-серые
тучи медленно закрывают сначала вершины, затем спускаются на перевал,
а потом заполняют всю долину. Опять начинается свистопляска ветра и снега.
Лыжи легко скользят по снегу.
Приятно катиться по пологому широкому склону, по свеже-надутому мягкому
снегу. Ветер стал тёплым и попутным. Он помогает движению, особенно на
горизонтальных участках. Километров пять мы катимся легко и свободно по
переметённому снегом руслу в глубоком каньоне. Потом всё кончилось. Мы
въехали на тёплый влажный снег. Лыжи как бы прилипли и дальше катить никак
не хотели, ни при каких обстоятельствах. Пришлось идти пешком вниз по
снежному склону!
Ветер треплет палатку, стучит тугими порывами по конусу купола. В палатке
тепло и безветренно. Обед. Отдых. Гудят примусы, топится снег в котелке,
течёт неспешная беседа. Шоколад, какао – да это же песня!
Пока мы обедали, снег стал уже не влажный, а мокрый. Это радует. Лыжи
снова покатили. Правда идти приходится уже на подъём. Наше направление
на север, вдоль Уральского хребта по предгорной тундре. (Сопка ваша –
сопка наша). Вверху на лобных местах, где ветер сгоняет снег, встречаются
оголённые участки тундры. Приходится часто снимать лыжи и тащить по мху
и камням санки. День уже клонится к вечеру. Стрелки часов показывают на
цифру семь. Наш путь пролёг через ручей, протекающий в глубоком каньоне.
Мы остановились на берегу и сгрудились. Снежный карниз. Крутой склон.
Задержавшийся на очередном переходе Дима догнал нас, прошёл немного вниз
по берегу и исчез под берегом, проложив путь остальным. Скатившись вниз
Макс воскликнул: « Ну ты даёшь, Димон! А я думал…». «Что думать. Прыгать
надо!» - Оборвал Димка.
Место для ночёвки было прекрасное. Ветер в каньон не проникал. Ровная
снежная площадка, а чуть поодаль открытый лёд ручья. За пять дней похода
снеговая вода уже «сидела у нас в печёнках». (В снеговой воде отсутствуют
примеси минералов и солей. Вода безвкусная, со своеобразным запахом талого
снега. Когда её долго пьёшь, то появляется устойчивое отвращение). Мы
расслабились и сбросили рюкзаки, предвкушая нечто приятное.
Перекур. Тишина. Предвкушение спокойной ночёвки. Умиротворение. Всё
сразу оборвалось с голосом начальника, прозвучавшим неожиданно в тишине:
«У нас график. Надо идти ещё полчаса». (Комментарии излишни!)
Пыхтя, фыркая, потея, мы вползаем наверх склона. Голая тундра. Мох и
камни. Бредём пешком, таща за собой по камням санки. Добредаем до снега.
Внизу просматривается далёкая долина речки Ельцовка. Минут двадцать весело
катимся вниз. Настроение понемногу приходит в норму (после ТАКОГО ОБЛОМА).
На закате ветер утих. Из-за свинцовых туч проглядывает солнышко. Среди
снежной пустыни далеко видно группу одиноко растущих лиственниц. Скатываемся
до них и останавливаемся. Строим стенку. Ставим палатку. Сегодня ночёвка
в лесу. Лес – это пять чахлых лиственниц. Вершина самого высокого дерева
возвышается над снегом не более трёх метров.
Ночь. Непогодь. Ветер свистит. Тент гулко хлопает по полотну палатки,
мешает заснуть. Ветер усиливается, хлопки становятся звонче, потом всё
стихает. Я засыпаю. Прохладно. Поддувает. Просыпаюсь.
Прячась от ветра за стенкой, собираем рюкзаки. На лиственницах трепещутся
полоски полиэтилена – обрывки бывшего тента. Лыжи не катят. Подлип. Идём
пешком. На перевале, как оказалось, перекурили последний раз. Переваливаем
в другую долину, где началось такое…
Иду. Вижу рюкзак впереди идущего. Дальше видимость пропадает в круговерти
метели. Всё гудит, свистит и кружится. В два часа дня останавливаемся
среди тундры, съедаем SNIKERS. (Тормознули, сникерснули.) Воды нет. Надеваем
лыжи и снова проваливаемся в белую круговерть. «На автомате» передвигаю
ноги вслед за впереди идущим. В голове нет никаких мыслей. Только скорее
бы всё это кончилось.
Холодовая усталость. Так можно назвать это состояние. Это состояние
обуславливается апатией, заторможенностью мыслительного процесса, отсутствием
желания адекватно оценивать ситуацию и делать то, что необходимо. Хочется
найти быстрый выход из сложившейся ситуации, что чревато ошибками, пропуском
какого-либо события, и всё заканчиваются, как правило, несчастным случаем.
В настоящее время это не опасно, но в некоторых случаях:
В Саянах мы проходили перевал. Группа находилась уже внизу. Мне предстояло
спуститься со стены последнему, и собрать перила. Минус двадцать пять
градусов. Ветер. Голая каменная стенка. Крохотная площадка, на которой
могут стоять не более двух человек. Негде спрятаться от ветра. Надо голыми
руками уложить верёвку в фрикционно-тормозное устройство «Лепесток» и
включить её в карабин. Я замёрз, продрог, устал от ветра и мороза. Лицо
обжигает морозом. Под носом сосулька. В глазах стынут слёзы, надуваемые
ветром. Тело одеревенело. В голове одна мысль – вниз, там тепло, нет ветра,
там я смогу двигаться и согреться. Надеваю рюкзак, укладываю верёвку в
лепесток, и вниз. Почти уже отклоняю тело, падая назад, выставляя полусогнутые
ноги вперёд. Стоп! Автомат сработал. До боли в суставах хватаюсь за перила
и удерживаюсь на площадке. Останавливаюсь в последнее мгновение. В карабин
верёвка не включена! Стало быть, через мгновение я находился бы в свободном
полёте все сорок метров. Только усилием воли заставляю себя правильно
и последовательно выполнить все операции, не пропустив события. Приходится
следить за собой, контролировать своё тело, которое не желает делать всё
правильно и последовательно. Только внизу осознаю, что произошло две минуты
тому назад. Я победил самого себя!
Иду. Вижу рюкзак впереди идущего. Нет, сегодня я не в таком состоянии,
но снег, ветер и отсутствие видимости уже начинают доставать. А Николаич,
должно быть на усилии воли неуклонно прёт вперёд, в сини-горы, без обеда,
без отдыха, на перевал, заставляя нас выполнять его волю. И это правильно.
Другого варианта у нас сегодня нет.
До перевала в этот день мы, конечно, не дошли. Получилось всё как-то
буднично и просто. У Лёхи сломалась всё-таки скоба лыжного крепления.
(Три дня она уже дышала на ладан). Сегодня свершилось! Вследствие чего
мы остановились в пять часов (нарушив график) и дальше с места не сдвинулись.
Тут же стали вкапываться в снег и возводить стенку.
На перевал в долину реки Собь, мы поднялись только к исходу следующего
дня. Если лыжи катили, то мы шли на них, если был подлип, то брели пешком.
Всё определялось наличием и скоростью ветра. Снег то становился сухим,
то влажным. Дима как-то в сердцах обронил, обратив вопрос, скорее всего,
самому себе: «Если это лыжный поход, так почему половину маршрута мы идём
пешком?»
Что поделаешь! Тундра, заполярье… непогодь…
Район горного массива Рай-Из, на мой взгляд, одно из самых красивейших
мест на Полярном Урале. «Полярные Альпы», так ещё называют этот край.
Это на самом деле так. Глубокие долины ручьёв и рек зачастую обрамляются
каньонами берегов. Хребты встают стеной, изрезанные забитыми снегом впадинами
кулуаров, или чернеющие каменными рёбрами ригелей. Красивые цирки водоразделов
завершают зубцы-пики гор, упираясь белоснежными вершинами в небо. Попадая
сюда, ты оказываешься в большой и сказочной, безлюдной горной стране с
названием Рай-Из! Летом, должно быть, здесь ещё прекраснее. Не был. Не
знаю. Однако, зимой горы величественны и очаровательно сказочны! Даже
несмотря на то, что природа не баловала нас хорошей погодой и отчётливой
видимостью. Рай-Из!
МЫ ИДЁМ ДОМОЙ.
Последний перевал, отделяющий нас от цивилизации. До выхода в населёнку
осталось каких-то тридцать – сорок километров.
Иду вверх. Дышу – хапаю воздух, потею… Приходиться тащить за собой волокуши-саночки,
которые постоянно цепляются за гребни застругов и камни, кувыркаются на
склоне, оттягивают вниз и не желают скользить вслед. Склон становится
всё круче, а фирн всё более скользким. Мимо меня проносится вверх молодёжь.
Такое ощущение, что я стою на месте. Они уже ушли за гребень и скрылись
из вида, а я всё иду и иду. Ох, и тяжкая это работа, из болота тащить
бегемота (саночки). А я тащу и тащу. Ребята уже сделали все свои дела
наверху. А я всё ещё бреду. Снимаю рюкзак. Падаю на него. «Пристрели меня
командир! Сил больше нет». Юрка с Женькой улыбаются: «Доковылял дядька!
Сейчас мы тебя горяченьким обедом попотчуем!»
Мы устанавливаем палатку. Обед. Медленно прихожу в чувство.
Ветер крепчает, несёт с собой хмарь облаков и снег. Ничего не видно.
Всё вокруг в тумане. Лыжи скользят и катят вниз. Вот и перевальный склон,
по которому надо спуститься вниз. Это снежная U-образная долина с уклоном,
примерно тридцать градусов. Половину пути качусь уверенно, закладывая
пологие галсы, ощущая блаженство от спуска и скорости. Потом ноги становятся
ватными, тело тяжелеет. Выскакиваю на контр склон. Останавливаюсь. Саночки
догоняют, бьют по ногам, дергают, пытаясь увлечь меня за собою вниз. На
таком склоне существует только один рецепт – катиться стремительно вниз.
Силы мои существуют уже где-то и как-то отдельно от меня. «Но это не езда
уже, а ёрзанье» приходят на ум строки В. Высоцкого. В самом низу спуска
влетаю в заструг, толчок… и я заваливаюсь на мягкое место. Лежу… Встаю.
Пытаюсь катиться по пологому склону, но лыжи прилипают. Подлип… Иду дальше
пешим по конному. Ребята тоже спешились и в плотной круговерти пурги мажут
лыжи стеариновой свечкой. Присоединяюсь. Идём дальше. Сейчас главное –
не останавливаться. Если остановишься, то опять подлипнешь. Пурга усиливается.
На ночь поглубже закапываемся в снег, сооружая высокую стенку.
До населёнки ещё километров двадцать пять. Морозно и ясно. Низовая позёмка.
Впереди идущие видны только по пояс. Появляется ощущение, что рюкзак с
головой и руками двигается над землёй сам по себе. Ног не видно, они теряются
в позёмке. Ветер дует в спину и весьма свежий. Если бы не заструги, то
можно расставив руки, встать и катится как буер, подгоняемый ветром. Чем
дальше мы удаляемся от гор, тем ровнее становится тундра и снежный покров,
и мы катимся вперёд, движимые силой перемещающихся воздушных масс. Появляются
редкие чахлые лиственницы, скрученные и скорёженные ветром. Мы, весело
скользя, выезжаем на зимник. Какое удовольствие катиться вниз по ледяной
колее! Лыжи и санки громыхают на ухабах и рытвинах. Узкая лента дороги
стремительно надвигается и остаётся позади пройденными километрами. Чахлый
тундровый лес мелькает по сторонам и тоже исчезает сзади, а впереди новые
ещё не пройденные километры. Склон заканчивается приличным спуском и мы
вылетаем к мосту через реку Собь. Тормозим. Останавливаемся. Снимаем лыжи
и идём пешком по дороге.
На станцию мы пришли в час дня, на полчаса опоздав на поезд.
Апрельское солнце играло на белом снегу пустого вокзального перрона.
Вдали, на востоке, белел горный хребет, откуда мы пришли, а в горах бушевала
метель.
Р.S.
Дописал. Прочитал. Грустно.
Спросите: «Хочу ли я ещё раз пойти на Полярный Урал»?
«Спокойствие! Только спокойствие!» …
«Если честно, то хочу! Есть в полярных широтах, в горной тундре, своя
прелесть, какая-то особенная, ненавязчивая, неброская красота! Нынче нам
просто, наверное, не совсем повезло с погодой».
«Только это всё ерунда! Дело-то ведь житейское».
Апрель 2003 г. |
|
